— Скоро праздник, – сказала Людочка Шенгелия. – А у нас ничего не готово.
— Ну как не готово! – ответил ей Вовка Макаров. – Я могу на аккордеоне сыграть, ты – на пианино, споем что-нибудь в два голоса. Вот и сляпаем концертик к Восьмому Марта.
— Вот именно, сляпаем, – задумчиво сказала Людочка, Людмилка, Люсенька. – Ты приходи завтра с инструментом в актовый зал, поиграем...
— Так завтра воскресенье!
— Вот и приходи. Никто мешать не будет.
Она склонила голову к плечу и внимательно посмотрела на Макарова громадными карими глазами. Потом перекинула со спины на грудь толстенную косу и начала перебирать ее тонкими длинными пальцами, словно в волнении. Вовка едва сдержался, чтобы не накинуться на Людочку и не зацеловать ее пухлые губы.
— Приду, приду! – заверил ее Макаров. – И аккордеон принесу.
— Тогда до свидания! – сказала Людочка и на прощание протянула ему нежную теплую ладошку...
Вовка вышел из школы и вдохнул морозный воздух, падал снег, мела поземка. Весной и не пахло...
А на следующий день все переменилось! За ночь потеплело градусов на десять, и термометр за окном показывал уверенный плюс. Под окнами недавно проехала машина, оставила темные колеи, и вдоль них уже бежали ручьи! Весна, что ли?
— Да, Вовик, весна!
Сзади неслышно подошла мама, босая и теплая, обняла Макарова, прижавшись к его спине маленькими мягкими грудками, и прошептала еще раз:
— Да, весна!
И добавила:
— Я пойду полежу еще, а ты возьми в холодильнике.
Она зевнула и отправилась досыпать.
Вчера Макаров маме все уши прожужжал о сегодняшней репетиции с Людочкой Шенгелия, а потому завтрак был готов с вечера, и смиренно ожидал в холодильнике, чтоб его съели: омлет, хлеб с маслом, гречневая каша на маленькой сковородке, и домашняя простокваша. Все это показалось необыкновенно вкусным, и Вовка, посматривая в окно на золотую зарю, сметелил все за десять минут. И начал торопливо собираться, то и дело, поглядывая на часы с пионером на циферблате.
Первым делом Макаров вытащил из-под дивана тяжеленный аккордеон в футляре и брезентовом чехле, отнес в прихожую и поставил возле входной двери. Затем, немного подумав, надел синие плотные лыжные брюки с начесом, зимнюю куртку поверх клетчатой рубахи и шапку-ушанку. Потом подошел к матери. Она, положив голову на локоть согнутой руки, спала, еле слышно посапывая, и Макаров не стал ее будить.
А на улице уже слепило солнце, выпавший накануне снег заметно осел, и дворничиха тетя Лена, нарушая утреннюю тишину, вовсю орудовала железной лопатой, вычищая узкую дорожку посреди заснеженного тротуара.
— Здрасте, теть Лен! – первым поприветствовал дворничиху Вовка.
— Доброе утро, сынок! – прекратив на время «раскопки», ответила тетя Лена. – Весна, что ли?
Она, опершись на черенок лопаты, смотрела из-под руки на яркое небо и на блестевший под солнцем снег.
— Ты куда это с чемоданом?
— В школу.
— Так сегодня выходной! – удивилась дворничиха. – Школа не работает!
— У нас сегодня репетиция, – солидно ответил Макаров. – Праздничный концерт готовим.
— А, ну тогда иди, – сказала тетя Лена и снова взялась за лопату.
Макаров тащил свой инструмент, шлепая по раскисшему снегу уже без разбора, и, когда подошел к школе, сильно засомневался, что там кто-нибудь есть. Но как, ни странно, дверь была не заперта, а прямо напротив входа сидела директор школы Матрена Семеновна!
— Здравствуйте, Макаров! – сказала директор. – Больше никого не будет?
— Здравствуйте, Матрена Семеновна! – ответил несколько опешивший Вовка. – Наверное, все.
Он и забыл, что Матрена жила при школе в двухкомнатной квартире с отдельным входом, а она сидела на банкетке в халате на пуговицах, попросту, по-домашнему, и играла связкой ключей.
— Так я запру?
— Конечно, – сказал Макаров и заспешил к лестнице, перехватывая на ходу тяжеленный аккордеон в другую руку. А Людка уже играла...
Кругом тишина, пусто в сумрачном зале...
Быть может, забыли и мне не сказали?
О том, что сегодня концерт отменили
Афишу не сняли, отклеить забыли?
Один я пришел и устроился в кресле,
Но, может, не будет, ах, если, ах, если...
И нет никого на пустынной эстраде...
Но кто-то вошел где-то сбоку и сзади.
И стук каблучков, шорох длинного платья,
И весь напряжен, ожидаю опять я!
Прошла в двух шагах, в темноте не заметив,
Открыла рояль (вдруг прогонит при свете?)...
Над сценою свет сам собою включился!
А сердце стучит, чуть инфаркт не случился!
Но взмахи ресниц (неужели все снится?),
И белые руки, как белые птицы...
О, чудо, о, звуки как отзвуки рая –
Она для меня лишь Шопена играет!
Вот такой стишок сочинит Макаров через много лет и посвятит его Людочке Шенгелия, а пока он стоял у дверей актового зала и слушал, поставив аккордеон на пол. Он и не думал ни о сиськах, ни о волосиках, ни о том, что таится у каждой женщины под этими волосиками, а член его напрягался и вставал, растягивая податливые лыжные брюки. Людка играла все громче, а член вставал все сильнее. Этого Вовка выдержать уже не мог, а потому резко дернул за ручку входную дверь в актовый зал, громко хлопнув ей о стену. И Шенгелия перестала играть, а Макаров, подхватив аккордеон, вошел в зал, четко печатая шаг.
Людка сидела, откинувшись на спинку стула, и потирала кисти рук.
— И что это было? – спросил Макаров у пианистки.
— «Поэма экстаза» Скрябина в переложении для фортепиано. Ну, как?
— На слух мешанина, но пробирает до кишок и ниже.
Она была в какой-то домашней затрапезине: в белой шерстяной кофте и черных шароварах.
—
Порно библиотека 3iks.Me