же.
Голос его окреп.
— Не секрет, что по пьяному делу женщины часто не дают. Так?
— Так! Так! – раздались из разных углов зальчика одобрительные возгласы. – И заначки отбирают!
— Так вот, каждый посетитель моего кафе может получить в долг сто грамм на опохмел и... и...
— Точно! Было дело!
— И автоспуск! – с отчаянием в голосе вскрикнул сторож.
— А что это такое? – спросил один из бледных подростков.
— У коровы, как известно, четыре соска, – пояснил сторож.
— Знаем, знаем! – понеслось из всех углов. – Открыл Америку!
— Так вот, – повысил голос сторож. – Если нацепить доильный аппарат мужику, то он может получить то, что иная женщина ему не дает. Удовлетворение! Сатисфекшн, то есть. И руки свободные! Можно газеты читать или на гитаре играть. Или с другими посетителями разговаривать, потому что доильных стаканов – четыре.
— Мало! – выкрикнул кто-то.
— Здорово! – закричали бледные подростки. – Мы зайдем!
Дискуссия кончилась ничем, и слово перешло к виновникам вечера.
Иван Егорович встал, одернул пиджак, брякнув юбилейными медалями. Встала и Вера Кузьминична, подкрашенная, помолодевшая, в короткой юбке.
— Неужто Верка? Ух, ядреная баба! Прямо Ким Кардашьян! – послышались голоса.
— Значит так, – весомо сказал Егорыч, повернувшись к залу. – Все, что произошло в этом фильме, случилось не в нашей деревне, а в Хуйково.
— Все совпадения случайны, – добавила Кузьминична. – И ни одно животное не пострадало, а даже наоборот.
— Ладно, – подытожил Иван Егорович. – Фомич, гаси свет, и давай кино!
Фомич из кинобудки выключил освещение, зал погрузился в непроглядную тьму, а подростки снова завжикали молниями на джинсах. Но экран все еще оставался темным.
— Механик, кино давай! – заорал кто-то.
— Сапожники, кина хочу! – завизжала какая-то бабка.
— На мыло! – закричали подростки.
— Кина не будет! – зычно ответил недоброжелателям Егор Фомич Конобеев из кинобудки. – Проектор пиздой накрылся!
Проектор Иван Егорович Плохов взял в аренду, трясся над ним, как царь Кощей над златом, и тут такая беда! Не быть ему новым Тинто Брассо!
— Ты хоть свет включи, Фомич! – упавшим голосом сказал Плохов. – Чтобы люди не спотыкались на выходе.
— Не могу! Автомат не включается.
— Егорыч! – крикнул кто-то из темноты. – Расскажи, о чем кино-то!
Иван Егорович гулко кашлянул в кулак.
— Ну, как сказать. Эротика, одним словом!
— Жесткая?
— Жестче не бывает. Зоо...
— Ай! – вскрикнул один из бледных подростков. – Я сейчас кончу!
— Значит, так! – решительно сказал кто-то. – Мы билеты покупали? Покупали. На пиво тратились? Тратились. А кино обломалось, а ты, гражданин Плохов, даже подробности утаиваешь. Нехорошо, обман получается...
Иван Егорович узнал голос бывшего милиционера Якова Ильича Федотова.
— Подробности, подробности! – принялись скандировать подростки с заднего ряда. – Мы ждем перемен! Цой жив!
— Тихо! – заорал Федотов. – К порядку, или я попрошу очистить зал!
Наступила тишина, и стало слышно, как подростки пыхтят и шевелятся.
— Я думаю, – продолжал Федотов. – Раз фильм не состоялся, то предлагаю устроить спектакль.
— Под названием «Сон в летнюю ночь!», – подхватил кто-то.
— Зачем? – спросил Федотов. – Фильм эротический? Эротический. Пусть товарищи Плохов и Строгова доведут его содержание в буквальном виде, так сказать...
— Вот, вот! – подхватили подростки. – Пусть покажут!
Иван Егорович встал, громыхнув откидным сидением.
— Дурачье вы! – сказал он. – Как же мы вам покажем, если света нет. А?
— А у меня фонарик есть! – сказал один подросток. – И у пацанов – тоже!
— Молодежь – в первый ряд! – выкрикнул кто-то.
— Точно! – рявкнул бас. – Молодым везде у нас дорога!
Молодежь, подсвечивая себе фонариками, сели, потеснив старух, в первый ряд и осветили облезлые доски сцены.
— Ладно, – сказал Плохов жене. – Пойдем, покажем извращенцам, где раки зимуют!
— Хорошо, что я лучшее белье надела, – вздохнула Кузьминична – Жаль, если порвешь...
Они вышли на сцену, Иван Егорович взял гармонь, и свет фонарей скрестился на них, как лучи прожекторов на фашистских бомбардировщиках.
— Картина первая! – объявил Плохов. – Стриптиз, то есть, раздевание под музыку!
Он заиграл вальс «Амурские волны», а его супруга стала оглаживать свое тело, покачиваясь из стороны в сторону, как ей казалось, обольстительно. При этом она стянула с себя по очереди белую полупрозрачную кофточку, темно-серую юбку, кружевную комбинацию, и осталась в лифчике с отверстиями для больших сосков и трусах с прорезью между ног, откуда торчали вислые половые губы. Лучи фонарей, освещавшие ее объемистую фигуру, завибрировали, а один из четырех и вовсе погас.
— Картина вторая! – снова объявил Егор Иванович. – Эротический танец «Тверк».
Он «сменил пластинку» и заиграл когда-то популярную песню, а Кузьминична, бойко ударяя пятками в пол, запела истерическим голосом:
— Хороши вечера на Оби, ты меня поскорей отъеби, отъеби поскорей, твою мать, и иди на гармошке играть!
При этом она одной рукой тянула себя за соски, а другой – «шерудила» между ног. На сцене стало темнее, потому что погас еще один фонарь, а Иван Плохов заиграл другую широко известную старую казачью песню про златую пчелочку:
— У моей, у Любы - русая коса...
Но, когда он дошел до куплета со словами про мягкие пуховые «сисочки», свет погас почти совсем, потому что Вера Кузьминична лихо откинула ногой снятый лифчик, и взялась за трусы, а Плохов, без объявления третьей картины поставил гармонь на пол и в тишине, прерываемой лишь сопением подростков, двинулся к обнаженной
Порно библиотека 3iks.Me
7829
11.07.2020
|
|