стояк. От комаров у меня был крем «Тайга», а от стояка.... От стояка только дрочка. Член в руки и погнал! Я его тоже намазал «Тайгой», и уздечку приятно пощипывало, когда я начал пыхтеть и почти дошел до конца. Но тут «топ-топ», «шлеп-шлеп», свет в глаза, и шепот:
— А ты весь в отца. Может, даже больше!
Я рывком повернул голову. Совсем рядом в белой рубахе стояла отцова жена Маша и неотрывно смотрела на мой член, который покачивался в такт ударам пульса. «Ты, это...», – сказала Маша и полезла на раскладушку, которая запищала всеми алюминиевыми сочленениями. Маша еще усаживалась, и устраивалась, и заталкивала мой член в себя, но кровать не выдержала и сложилась. И тут я кончил!
Потом Маша ушла, а я поправил, как мог, раскаладушку, и, наконец, уснул с дурацкой мыслью, что я могу нарисовать на члене, как на стволе орудия одну, первую звезду...
Утром, едва рассвело, мы поехали на станцию Михнево за Олей. То есть, сначала пошли, а потом нас догнал автобус, маленький бело-голубой автобус на базе ЗиЛовского грузовика. Отец был неразговорчив, угрюм, но посидев на ветерке, он, малость, повеселел, посмотрел на часы «Ракета» на левом запястье и сказал:
— Вчера весело вышло, правда?
— В смысле?
— Ну, Машка на тебя залезла, а кровать рухнула. Ненасытная она, понимаешь. Я уж обкончался, а ей все мало. Ты хоть успел?
Я вздохнул: «Успел...».
Доехали мы быстро, платформа пустовала, отец пошел в зал ожидания пивка выпить, а я сел на скамейку под дерево в тенек. Припекало...
Отец принес с собой, держа за горлышки, еще две бутылки пива, на ходу жадно допивал третью. Сел рядом, закинул ногу на ногу и спросил, сухо спросил, дежурно:
— Как там мать?
— Нормально.
— Замуж не вышла?
— Нет.
— Так и живете вдвоем?
— Да.
Разговор не клеился, и бог знает, чем бы он закончился, если бы не зеленая электричка из Москвы. Она выскользнула из-за леска и, бодро свистнув, приветственно загудела. А когда остановилась, и двери раскрылись, на платформе образовалась редкая толпа, которая скоро рассосалась, оставив на разбитом бетоне девушку с чемоданом. Я ее не узнал, а отец узнал и вскочил со скамейки.
— Оля, мы тут!
— Дядя Толя!
Конечно, стояла бы она ближе, я бы узнал ее по родинке величиной с пятак, которая была на своем месте на середине бедра. А так.... Она сильно изменилась. Еще бы, прошло столько лет!
Оля уже не носила косичек, волосы были подрезаны, и чуть подвиты, и от нее пахло не земляничным мылом, как в детстве, а вполне взрослыми духами «Незнакомка». От Ленки Годиной пахло так же.
— Здравствуй, Ольга Кочерга – костяная нога!
— Привет, Вовка-морковка!
Это были наши детские прозвища-дразнилки. Я забрал ее чемодан, а отец – большую сумку. Вот и весь ее багаж...
На площади стоял все тот же бело-голубой ЗиЛовский автобус. Шофер сидел на подножке и скучал, обмахиваясь соломенной шляпой. Отец отдал ему последнюю бутылку пива, и мы поехали.
Водитель на этот раз повез нас другой дорогой, лесной. Оля сидела рядом, а ее груди вздрагивали, не скованные ничем, кроме тесного сарафана на широких бретелях. Мы ехали, шум мотора вспугивал лесных птиц, один раз поднял мосластого лося, Оля вскочила, перегнулась через меня в окно, а я заметил, что на ней узкие белые трусы.
— Это что, корова?
— Это лось!
Она снова села рядом, сарафан на бедрах натянулся и почти ничего не прикрывал. Ее длинный нос не стал короче, он просто потерялся на широком скуластом лице.
— Ты надолго?
— На месяц, наверное, – ответила Оля. – А ты?
— Думаю, на все лето...
До участков мы доехали еще быстрее, потом немного прошли гуськом по узкой тропинке, отец впереди, Оля – за ним, я – замыкающий с тяжеленным чемоданом. Пока дошли, Оля несколько раз нагибалась и чесала длинные ноги. Комары!
И, вот он, дом! Маша по привычке сидела на крыльце и обмахивалась ветками. Жара...
Пока мы ездили туда-сюда, Маша сварила незатейливый супчик из остатков вчерашнего ужина: мелко порезанная картошка, масло, зеленый лук и банка консервов «Скумбрия в собственном соку». Ничего, так, только горячий, и мы все вспотели. Оля вскочила и побежала умываться, а я – ей поливать.
У колодца было ведро, воды в колодце хоть залейся, Оля скинула с плеч бретели и сняла сарафан, оставшись в белых узких трусах и прикрывая груди ладошками. Потом нагнулась и сказала: «Лей на спину!».
— Так холодная же!
— Я сказала, лей! Я закаленная!
Ну, я и ливанул из ведра так, что ее трусы из белых стали серыми и прилипли. Она поплескалась немного, пофыркала, быстро ополоснула мотающиеся груди и приказала: «Полотенце дай!». Скомандовала, как на плацу, вот что значит, отец – военный летчик!
Я снял с куста смородины полотенце и подал, она обмоталась им, как после купания на пляже. Потом стянула трусы, и выжала их. Оля трусы повесила сохнуть рядом с полотенцем, а сама пошла в дом в одном сарафане и без трусов, а когда поднималась на крыльцо, я сделал вид, что шнурок развязался и заглянул ей под подол. Она замерла, словно хотела, чтобы я рассмотрел получше ее темные кудри, а я два раза развязывал и завязывал проклятый узел ставшими вдруг деревянными пальцами.
Потом мы еще поели супа, все еще горячего, и теперь стало жарко мне, Оля мне поливала из ведра обжигающе холодной водой, и, конечно, облила мои трусы. А я не торопился, не
Порно библиотека 3iks.Me
6121
28.01.2021
|
|