Да, все так и было, – задумчиво сказала Кристина. – Рыжую мышь я помню хорошо.
Ну, не бить же его в самом деле! Мы не дикари какие-нибудь с каменными топорами. Да и вождь у них был. Беспредела не допустил, это точно!
— Знаешь, Серега, – с чувством сказал я. – Валил бы ты... на юг. Там в феврале уже весна! Вот переночуешь, и вали.
— А где лечь?
— Я покажу! – поднялась Кристина.
— Хрена, я покажу, фальшивоминетчица! Приговариваю тебя к мытью посуды.
На второй этаж мы поднимались медленно, и Серега-путник успел рассказать еще кое-что:
— Знаешь, я ведь ее искал семь лет. После той ночи в огороде. Баба Нюра сказала, что ушла и показала на юго-восток. Был в России, потом в Белоруси, затем на Украине, потом опять в Зоне. А она, видишь, как...
— Я тебя на ночь запру, – сказал я Сереге. – Ночная ваза под кроватью, вода в графине на столе. А утром чтобы твоего духу не было. У нас все давно наладилось. Опоздал ты, Серега. Сильно опоздал...
— Ладно, – ответил путник. – И на том спасибо!
Когда он улегся, я, как и обещал, его запер наверху, вернулся к Кристине и положил ключ на стол. «Будет стучать, поднимись, посмотри, – сказал я ей. – А я пойду, саночки отвезу. Обещал!».
Она сидела и вязала носок. И только кивнула в ответ.
Трио бандуристок
А на улице было хорошо. Солнце давно село, и лишь вечерняя заря горела зеленым светом. «Это к морозу!», – сказала бы моя мать, если б видела. Свинья я, подумал я, хоть бы позвонил. Но нет, оставил звонилку Кристине. Вдруг кто чего, а мне помешает. Все равно свинья.
Дорога к дому Инны Степановны шла под уклон, я воровато оглянулся, никого не заметил, сел на саночки и весело поехал по заснеженному шоссе. Эх, где ты, серебряное детство! Почему серебряное? Потому что зима! А золотое детство бывает летом.
Летом можно купаться и ходить в трусах, а также ловить рыбу. Вот только комары, мухи и слепни досаждают. «Ах, лето красное! Любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи». Это Пушкин написал. Правда, говорят, есть какой-то снежный комарик, но я его не видел.
Весело я подкатил к дому Инны Степановны, почти что к самому крыльцу. Подъехал, слез с санок и крикнул:
— Хозяйка! Куда санки ставить?!
Крикнул громко, где-то на окраине Высоких Двориков забрехали собаки.
После долгой паузы петли заскрипели, и в дверь просунулась тощая старуха.
— Чего тебе? – проскрежетала она на манер дверных петель.
— Инна Степановна дома? – едва нашелся я.
— Инка! – зычно крикнула назад в темные сени старуха. – Тебя какой-то ферт спрашивает! Ты дома или нет?
— Да дома я, дома! – не менее зычно отозвалась Инна Степановна из темных глубин сеней. – Идите в дом уже, а то простынете!
— Иду, иду, дочка! – ответила бабка и бодро зашаркала обратно, оставив меня в тягостном недоумении насчет места парковки саней. В конце концов, я их бросил и отправился в тепло, тем более что зеленая морозная заря почти погасла. Вызвездило...
В темных сенях я сбил на пол какие-то ведра, и третий голос произнес:
— Какой-то медведь приперся!
— Не медведь, а Владислав Владимирович! – поправил я голос, снимая куртку. – На заседание женского клуба по интересам.
— В качестве кого, позвольте полюбопытствовать? – спросила старуха голосом советского Шерлока Холмса.
— Да кого угодно! – ответил я. – Я – универсал!
Когда я вошел в горницу, то узрел следующую картину: старуха, Инна Степановна и молодая девушка сидели возле стола с нотами и держали в руках старинные украинские инструменты под названием «бандура». У бабки и продавщицы они были целыми, а у девицы не очень – гриф висел на струнах, и сама она была очень печальная!
«Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печально сидит, праздный держа черепок. Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой; Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит», – сразу припомнилось мне.
Только струи у девы с бандурой пока не было, а была неизбывная печаль.
— Дура ты, Оксанка, дура! – ругала ее Инна Степановна. – Дубина стоеросовая! В клубе скоро инвентаризация, а как я этот лом понесу? Стыд и позор!
— Ничего, склеим как-нибудь! – ободрил я бандуристок. – Что играть можно будет, этого гарантировать не могу, а сдать на списание – в самый раз!
Если кто не знает, то сообщаю, что бандура – это украинский народный инструмент, своеобразный гибрид безладовой гитары и гуслей. Если же к бандуре добавить лады, то она называется панской. Именно такую, панскую бандуру и разгукала Оксана, смуглая темноволосая девушка из Осташкова со слабым румянцем на щеках и грустными карими глазами. Она приехала к бабушке Валентине Анисимовне на зимние каникулы, а та притащила ее к Инне Степановне, девушкиной тетке. И именно в Яковлево был тот клуб, где Валентина Анисимовна по-соседски одолжила три панских бандуры.
Я кое-как склеил бандуру бустилатом, которого у Инны Степановны было в изобилии, и поставил инструмент недалеко от печки на просушку.
— Так, а где же остальные? – спросил я у Инны Степановны, когда Оксана перестала печалиться и хлюпать носом.
— Остальные, кто? – ответила вопросом на вопрос Инна Степановна.
— Члены женского клуба.
— Это все.
— А борьбы на руках и перетягивания каната не будет?
— Нет. Будет
Порно библиотека 3iks.Me
12836
16.11.2022
|
|